Кандидат экономических наук, директор Центра трудовых исследований ВШЭ Владимир
Гимпельсон прочитал в Лектории Политехнического музея лекцию
«Российский рынок труда: между нормой и аномалией». Slon публикует ее в
двух частях с небольшими сокращениями. Первая часть здесь; теперь черед второй. Что может тормозить компании в частой смене персонала? Это высокие
издержки увольнений, которые вводятся трудовым законодательством: для
того, чтобы уволить людей, нужно выплатить определенные пособия, нужно
их предупредить и так далее. Такие высокие издержки – причина того, что
мы не используем этот способ, не практикуем массовые увольнения, характерные
для американского рынка. Применение законов у нас далеко не полное,
избирательное, всегда есть возможность подтолкнуть людей к тому, чтобы
они ушли сами. Еще один способ влиять на инерцию здесь – это высокая
зарегулированность товарных рынков, потому что регулирование товарных
рынков и рынка труда во многом комплементарно. В России при наличии
высокой степени зарегулированности образуется высокая конкуренция, но
компании, которые далеко не являются чемпионами по эффективности, могут существовать нормально. Заработная плата – почему она такая невероятно реактивная? Чтобы она была такой, должна быть низкая минимальная заработная
плата, а она у нас низкая, более того, в силу разных обстоятельств она у
нас высокой быть и не может. Мы можем взять зарплату и структурировать
очень хитрым способом, взять небольшую постоянную часть, а все
остальное у нас будет в виде премий и бонусов. А премии и бонусы можно
привязать к результатам компании. Если дела идут хорошо, если компания
на подъеме, выгоды от этого мы делим с работниками. Если дела плохи, то
все издержки мы тоже делим с работниками. Хитрая система. Наши
компании именно так и делают, и не только они, примерно то же самое
происходит в бюджетном секторе: возможность платить зарплату врачам и
учителям во многом зависит от того, какой у школы или больницы доступ к
ресурсам местного бюджета. Вместе с другими элементами это дает высокую гибкость зарплате,
относительную устойчивость занятости. Механизм не так уж сложен. Эта
система работает, позволяя рынку работать именно таким образом с помощью
низкого порога заработной платы. У нас слабая поддержка безработных,
слишком низкое пособие – а значит, я не могу, потеряв работу или
столкнувшись со снижением заработной платы, сказать: я буду безработным,
буду получать пособие, пусть оно невысокое, но на него можно жить. У
меня остается лишь две опции: работать хотя бы за такую зарплату или
делать что-то неформальное, как-то выкручиваться. Слабая поддержка
безработных – важная характеристика. Как выглядит наша ситуация в целом? В целом мы можем охарактеризовать ситуацию так: неблагоприятная
институциональная среда и неэффективное государственное регулирование.
Как следствие – низкая конкурентоспособность экономики, низкие темпы
создания рабочих мест. Если эти характеристики
посмотреть в сравнении, то как Россия будет выглядеть среди других
стран? Она выглядит как страна с достаточно высоким риском. Минимальная заработная плата перед кризисом была повышена до 4 тысяч,
с начала года это 5205 рублей. Высоким уровень быть не может,
устанавливая средний уровень заработной платы, вы должны думать не
только о Москве, где средняя заработная плата – около 50 тысяч, не
только о Тюмени, где она тоже высокая, но и о регионах с низкой
заработной платой. Там средний размер заработной платы – 10 тысяч, а
минимальный – 5 тысяч. Пока что, кроме записи в Трудовом кодексе, по
этому поводу реально мало что сделано. Схожая картина с пособием по безработице: оно очень низкое – среднее
пособие составляет 1600 рублей, что тоже очень мало. Либо я держусь за
свою работу, либо ухожу в неформальный сектор. Профсоюзы оказываются
слабыми, несмотря на множество слов, которые они произносят. Аргумент
простой: если профсоюзы сильные, то тогда, как показывает опыт,
неравенство относительно низкое, и вряд ли у нас была бы такая
многоярусная заработная плата. Об этом все знают, особенно экономисты и
юристы, связанные с экономикой труда. У нас низкая безработица благодаря неустанной работе правительства (я
бы сказал, не благодаря, а несмотря на), и что мы получаем таким
образом? Мы компенсируем все изъяны избыточной жесткости, которые есть в
регулировании, тем самым усиливаем неравенство по заработной плате,
потому что если у нас компании разные с точки зрения финансового
состояния, одни – банкроты, другие – супербогатые, это все транслируется
каким-то образом в заработную плату работников, и мы тем самым
увеличиваем неравенство. Увеличивая неравенство, мы стимулируем
текучесть, – потому что неравенство значит, что я всегда могу найти
работу, где, делая то же самое, я буду больше получать. А если мы
стимулируем текучесть, значит, у работодателей нет никаких стимулов
инвестировать в подготовку кадров. Чем и кому удобна существующая система? Некоторое время назад мы провели такое исследование: спросили
представителей судов, трудовых инспекций, служб занятости,
работодателей, как они оценивают соблюдение трудового законодательства. В
целом картина такая: если взять все страны, которые есть, и разбить на
группы, мы получим, что англосаксонская модель – это слабое
регулирование, но хорошее применение, европейская модель – это сильное
регулирование, но сильное применение, а у нас мы вспоминаем известную
фразу: «Строгость российских законов компенсируется необязательностью их
выполнения». Именно эта конструкция дает возможность рынку труда жить,
адаптироваться. Эта модель оказалась для многих удобна. Она неудобна для работников:
они слабы против своего работодателя, у них нет ясной перспективы
развития. Реального выбора очень мало. С другой стороны, компании, фирмы
перекладывают свои риски, которые у них есть на рынке, на других
субъектов рынка труда, прежде всего на работников и государство, но
сохраняют возможность адаптироваться к шоковым ситуациям. Понятно, что в
этой ситуации у компаний нет никакого стимула лоббировать какие-то
реформы, им это не нужно. Самые богатые компании – ресурсные, нефтяные,
их издержки труда малы, и их все это мало волнует. Для правительства
низкая безработица – главный политический приоритет, высокая занятость
тоже очень важна, в этом моменте оно выигрывает. Всегда можно сказать,
что у нас низкая безработица, пусть все остальные страны нам завидуют и
берут с нас пример. Все это хорошо вписывается в общую институциональную модель, которая у
нас сложилась. Еще одна история, полупсихологическая – это то, что мы
очень боимся безработицы. Возможно, советские времена внушили нам этот
страх, но исследования, которые мы проводили, показывают, что такой
страх безработицы есть только в слабых латиноамериканских странах.
Англосаксонские страны, где очень слабый уровень защиты труда и можно
быть уволенным за три секунды, тем не менее не боятся безработицы. А мы
боимся, хоть она и крайне низкая. За всем этим прячется определенное распределение издержек. В
стандартной модели издержки ложатся на тех, кто теряет работу, например в
кризис. А когда начинается подъем, в первую очередь он отражается на
тех, кто потерял работу, – они возвращаются на свои рабочие места или
получают новые. В этой модели все не так. Реакция через заработную плату
означает, что издержки приспособления размазываются по всем, гибкая
заработная плата, возможность быстро убрать надбавку означает, что со
всех потихонечку снимаются издержки. В чем минусы этой системы? У каждой модели есть свои плюсы, есть свои минусы. Следствия
неоднозначны. Нашу модель очень трудно изменить, рынок вырабатывает свои
защитные механизмы, и все возвращается на круги своя через какое-то
время. Издержки реформирования велики, потому что непонятно, как это все
реформировать, делать это необходимо не изнутри рынка труда, а
откуда-то извне, но стимулов для этого у политиков нет. Стимулы очень
слабые, потому что главный политический приоритет: низкая безработица,
высокая занятость любой ценой – выполняется. Понятно, что сами по себе
они есть плюс. Выгодно для бюджета, люди сохраняют связь с рабочим
местом, медленная адаптация дает больше времени, каких-то массовых
конфликтов нет, а с индивидуальными конфликтами проще иметь дело. Для
политической стабильности все это хорошо. Но есть минусы: низкая заработная плата, неравенство, слабая
социальная защита. На бумаге вроде есть все, а в реальности ты
оказываешься беззащитным, без зарплаты ты не знаешь, что делать. Есть
более общие минусы, но не менее важные. Это издержки поиска новой
работы, с которыми сталкиваются люди, чрезмерная текучесть, в конечном
счете – неэффективное соединение работников с рабочими местами.
Сверхтекучесть означает, что соединение неэффективно, соответственно,
производительность недостаточная. Компании не хотят вкладывать в
подготовку своих работников, и это совершенно рационально: зачем
вкладывать, если завтра люди могут уйти? В конце концов, за всем этим –
консервация низкой производительности, и все это вместе плохо для
конкурентоспособности страны, модернизации, сплоченности. Есть плюсы,
есть минусы. Подводя итоги, я повторюсь: мы видим довольно специфическую модель,
которая не такая, как в большинстве стран. Но она и не является
аномальной, потому что она очень рациональна. Она родилась в
определенных обстоятельствах, и она есть реакция на эти обстоятельства.
Она заставляет работников и работодателей вести себя рационально,
разумно, но в соответствии с теми ограничениями, которые она создает.
Эта модель устойчива, она укоренилась, уходить не хочет, разломать или
реформировать ее не так просто. Что делать в будущем – вопрос для нас
неочевидный, но, если в силу каких-то обстоятельств наша экономика
начнет модернизироваться, начнут создаваться новые рабочие места (не те
25 миллионов, о которых говорит президент, а какие-то другие), то поток
новых рабочих мест постепенно создаст возможность реформирования, с
одной стороны, а с другой стороны, создаст стимулы и для работников, и
для работодателей, чтобы двигаться в сторону реформ. Мария Любимцева
|